Один раз я сидел, сидел и ни с того ни с
сего вдруг такое надумал, что даже сам удивился. Я надумал, что вот как хорошо
было бы, если бы все вокруг на свете было устроено наоборот. Ну вот, например,
чтобы дети были во всех делах главные и взрослые должны были бы их во всем, во
всем слушаться. В общем, чтобы взрослые были как дети, а дети как взрослые. Вот
это было бы замечательно, очень было бы интересно.
Во-первых, я представляю себе, как бы маме
«понравилась» такая история, что я хожу и командую ею как хочу, да и папе
небось тоже бы не понравилось, ну а о бабушке и говорить нечего, она бы
наверное целые дни от меня ревела бы. Что и говорить, я бы показал им почем
фунт лиха, я все бы им припомнил!
Например, вот мама сидела бы за обедом, а я
бы ей сказал:
«Ты почему это завела моду без хлеба есть?
Вот еще новости! Ты погляди на себя в зеркало, на кого ты похожа? Вылитый
Кощей! Ешь сейчас же, тебе говорят! - И она бы стала есть, опустив голову, а я
бы только подавал команду: - Быстрее! Не держи за щекой! Опять задумалась? Все
решаешь мировые проблемы? Жуй как следует! И не раскачивайся на стуле!»
И тут вошел бы папа после работы, и не
успел бы он даже раздеться, а я бы уже закричал:
«А, явился! Вечно тебя надо ждать! Мой руки
сейчас же! Как следует, как следует мой, нечего грязь размазывать. После тебя
на полотенце страшно смотреть. Щеткой три и не жалей мыла. Ну-ка, покажи ногти!
Это ужас, а не ногти. Это просто когти какие-то! Где ножницы? Не дергайся! Ни с
каким мясом я не режу, а стригу очень осторожно. Не хлюпай носом, ты не
девчонка. Вот так. Иди к столу, садись».
Он бы сел и потихоньку сказал маме:
«Ну как поживаешь?»
А она бы сказала тоже тихонько:
«Ничего, спасибо!»
А я бы немедленно:
«Разговорчики за столом! Когда я ем, то
глух и нем! Запомните это на всю жизнь. Золотое правило! Папа, положи сейчас же
газету, наказание ты мое!»
И они сидели бы у меня как шелковые, а уж
когда пришла бы бабушка, я бы прищурился, всплеснул бы руками и заголосил:
«Папа! Мама! Полюбуйтесь-ка на свою
бабуленьку! Каков вид! Грудь распахнута, шапка на затылке! Щеки красные, вся
шея мокрая! Хороша, нечего сказать. Признавайся, опять в хоккей гоняла! А это
что за грязная палка? Ты зачем ее в дом приволокла? Это клюшка! Убери ее сейчас
же с моих глаз - на черный ход!»
Тут я бы прошелся по комнате и сказал бы им
всем трем:
«После обеда все садитесь за уроки, а я в
кино пойду!»
Конечно, они бы
сейчас же заныли и захныкали:
«И мы с тобой! И мы
тоже хотим в кино!»
А я бы им:
«Нечего, нечего!
Вчера ходили на день рождения, в воскресенье я вас в цирк водил! Ишь!
Понравилось развлекаться каждый день. Дома сидите! Нате вам вот тридцать копеек
на мороженое, и все!»
Тогда бы бабушка взмолилась:
«Возьми хоть
меня-то! Ведь каждый ребенок может провести с собой одного взрослого
бесплатно!»
Но я бы увильнул, я сказал бы:
«А на эту картину
людям после семидесяти лет вход воспрещается. Сиди дома!»
И я бы прошелся
мимо них, нарочно громко постукивая каблуками, как будто я не замечаю, что у
них у всех глаза уже мокрые, и я бы стал одеваться, и долго вертелся бы перед
зеркалом, и напевал бы, и они от этого еще хуже бы мучились, а я бы приоткрыл
дверь на лестницу и сказал бы...
Но я не успел придумать, что бы я сказал бы, потому что в это время
вошла мама, самая настоящая, живая, и сказала:
- Ты еще сидишь.
Ешь сейчас же, посмотри, на кого ты похож? Вылитый Кощей!
